Безумное рококо, или Ворох интриг на закате «галантного века»

«Фигаро» – третья постановка Сергея Голомазова в Русском театре. Режиссер нашел оригинальное и убедительное решение, проведя постановку сквозь коридоры времени и соединив легенды, окружающие ее, с современностью.

Борис Тух

И Бастилия пала!

Людовик XVI относился к Бомарше, в общем, с симпатией. Но ознакомившись с рукописью «Женитьбы Фигаро», запретил пьесу, сказав: «Чтобы допустить постановку этой пьесы, нужно разрушить Бастилию…» И с истинно королевской небрежностью – дело было за игрой в карты – написал на рубашке семерки пик приказ об аресте драматурга.

На самом-то деле пьеса королю понравилась. Настолько, что в 1782 году он разрешил ее сыграть в Малом Трианоне, силами актеров-любителей из высшей аристократии. Графиню играла очаровательная Мария-Антуанетта, Фигаро – младший брат короля граф д’Артуа, будущий последний король династии Бурбонов Карл Х. Среди исполнителей не было никого ниже маркиза. Спектакль прошел триумфально.

Позже Пушкин прокомментировал это так: «Бомарше влечет на сцену, раздевает донага и терзает все, что еще почитается неприкосновенным. Старая монархия хохочет и рукоплещет».

Галантный век на всех парах несся к своему краху, но те, кому предстояло через какое-то десятилетие сложить головы на гильотине, чувствовали себя беззаботно. Два года спустя состоялось первое публичное представление «Женитьбы Фигаро». Публика самозабвенно аплодировала. Еще через пять лет под не менее восторженные рукоплескания народа революционные толпы взяли Бастилию, выпустили томившихся там шестерых (всего-то!) узников «тиранического режима», пятеро из которых были обычными уголовниками, а шестой – маркизом де Садом, и камня на камне не оставили от древнего памятника тюремной архитектуры.

Революционная ли эпоха управляла рукой и мыслью драматурга, или он, опустив аристократию ниже плинтуса и возвеличив третье сословие, своей пьесой подтолкнул революцию, только самому автору пришлось несладко. В порыве энтузиазма «аристократов – на фонарь!» толпа ворвалась в роскошный особняк и раздербанила его; великий вольнодумец и авантюрист уцелел, потому что спрятался в потайном шкафу. От эксцессов революционного террора он скрывался за границей – иначе наверняка разделил бы участь химика Антуана Лавуазье, поэта Андре Шенье и других светлых голов, чьи головы скатились в окровавленную корзину на Гревской площади.

Не знаю, размышляли ли об этом создатели постановки Русского театра, только в ней, безусловно жизнеутверждающей, праздничной, отчаянно веселой и изысканно изящной, несущей на себе отпечаток прихотливого безумия и манерности в стиле рококо, чувствуется привкус мудрой горечи. Особенно – в образе заглавного героя.

Лица и маски

Зарекался же я не цитировать из «Моцарта и Сальери»: «Откупори шампанского бутылку или перечти «Женитьбу Фигаро»«. Но как сдержаться, если в прологе спектакля нас невербально отсылают к пушкинской маленькой трагедии? Сюзанна (Эрика Бабяк) откупоривает шампанское и, глотнув, передает бутылку Фигаро (Александр Жиленко); оба пьют из горла, что люди эпохи рококо себе не позволили бы, но наши современники – за милую душу! (Ненавязчивый и веселый намек на то, что главные герои, помимо исполнения тех функций, что поручил им Бомарше, будут представительствовать в спектакле от имени нынешнего дня.)

Пролог вводит нас в многослойность эстетики спектакля. Несколько стилей, представленных в нем, соединяются в высокой эклектике художественного решения, которое избрали режиссер Сергей Голомазов и сценограф Михаил Краменко.

Перегнувшаяся через импровизированную ширму кукла-Фигаро обещает балаган, арки, своими передвижениями преобразующие пространство – ажурность и воздушность стиля рококо, пленительно легкомысленного, ничего не принимающего всерьез. (Сплошное Après nous le déluge – и потоп действительно вскорости наступит, мы знаем об этом, хотя персонажи не знают. Их счастье!)

Есть в спектакле и элементы комедии-балета, жанра, который так любил Король-Солнце, при жизни Бомарше уже устаревшего, но раз мы имеем дело с La Belle France, то почему бы нет? Тем более, что музыкальное оформление Александра Жеделева и хореография Ольги Привис замечательны. И, наконец, неожиданно вторгшаяся сюда – и пришедшаяся ко двору – стихия комедии дель арте. Персонажи второго плана сделаны ее масками. Доктор Бартоло (Сергей Фурманюк) – несомненно Дотторе. Комичный в своей нелепой важности судья дон Гусман Бридуазон (Сергей Черкасов) – Панталоне.  Мрачный интриган Базиль (Илья Нартов) мог бы сойти за Бригеллу.

Что за маска садовник Антонио (Александр Окунев), сказать затрудняюсь. Мы привыкли считать – с легкой руки графа Карло Гоцци – что масок должно быть всего четыре, но прежде их было больше. Были Капитан, Магнифико и другие забытые сегодня образы: важно, что в многослойную конструкцию спектакля Бартоло, Базиль, Антонио и Гусан вошли как к себе домой.

Керубино мы привыкли представлять себе по опере Моцарта и по многажды увиденной телеверсии спектакля Театра Сатиры с неподражаемыми Андреем Мироновым (Фигаро) и Александром Ширвиндтом (граф). Там Керубино действительно ¬мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, почти подросток, в котором энергия пубертатного возраста так и клокочет и подмывает делать глупость за глупостью. Сыгранный Михаилом Маневичем Керубино – нелепое унылое создание, водевильный неудачник, почти что белый клоун, Пьеро. Трактовка нежданная, но в стиле постановки.

Про Фигаро. И про Бомарше

Вся история дана с точки зрения Фигаро. Лица (маски), которые маячат на втором плане, касаются его только каким-то боком. Линия Фигаро в спектакле – высокая комедия. В его характере есть печальная ирония, есть сарказм: кто много знает, в том много печали, а Фигаро – каким его играет Жиленко – знает жизнь по горькому опыту. Для него важна борьба за его человеческое достоинство, за его любовь, только она серьезна, а на остальное он смотрит не без иронии – как на суету. Мы убеждаемся в этом по ходу всей постановки, особенно в диалогах-поединках героя с блистательным антагонистом, графом Альмавивой в великолепном исполнении Александра Ивашкевича.

Признаюсь, что для меня спектакль по-настоящему начался с первой сцены второго акта, сцены у кресла. Это роскошное кресло поочередно, с галантностью эпохи рококо, предлагают друг другу Фигаро и граф, ведя с безупречной вежливостью и не без юмора диалог, переходящий в изысканно учтивую интеллектуальную дуэль. С этого момента происходящее на сцене полностью захватило, а затем и покорило меня.

В дни премьеры я был на международном театральном фестивале в Чехии, «Фигаро» смотрел на третьем представлении, и первый акт, не скрою, малость разочаровал. Нет, в нем были интересные эпизоды, хотя бы дуэт ревнивиц: юной Сюзанны и зрелой красавицы Марселины (Лариса Саванкова). Oбычно Марселину играют очень пожилой женщиной, и тогда реплика Фигаро «Она влюблена в меня как кошка» компрометирует Марселину: мол, куда тебе, бабуся?

Здесь Марселина – дама элегантного возраста, страсти в ней не улеглись: в конце концов какие ее годы? Фигаро – тайный плод любви несчастной; когда ее обольстил Бартоло, ей было лет 16, а то и меньше, во время действия – не больше 45-ти.  Когда Марселина – уже во втором акте – узнает в Фигаро сына, она мгновенно преображается в, простите за сравнение, настоящую еврейскую маму и видя, что герой попал в беду, решительно идет к нему на помощь: «Спокойно, сын, мама с тобой!». Не знаю, кто вложил в ее уста эту реплику, точно не Бомарше, сама ли актриса импровизировала или режиссер придумал, но получилось круто.

Или появление графа и Базиля верхом на уморительно смешных лошадках – прекрасный трюк!

Но в целом в первом акте каскад интриг становится суматошным, ритм сбивается, хотя безумия и веселья от этого, пожалуй, меньше не становится. Возможно, спектакль еще не устоялся. На премьере, судя по отзывам, все шло на колоссальном драйве, на адреналине, а в тот вечер обнаружилось, что, фигурально говоря, строение, которое театр выпустил в свет, еще шатко, «раствор» не успел окончательно «схватиться».

Зато второй акт расставил все точки над i, прекрасно обрисовав два главных характера: Фигаро и графа.

Граф у Ивашкевича вальяжен, манерен, преисполнен не то, чтобы спеси, но уверенности в том, что стоит выше всех и ему все дозволено. Жене изменяет больше от скуки, чем от чувственности. И потому, что среди знати так принято. Тем более, что графиня в исполнении Татьяны Егорушкиной – такая супруга, которая пресыщенному кавалеру галантного века вполне могла надоесть. Актриса подчеркивает в своей героине некоторую пресность, она понимает, что семейная жизнь дала трещину, но ничего сделать не может. Интрижку с Сюзанной граф решает завести, потому что ему надоело гоняться за пейзанками по полям своих владений: возраст уже не тот, хочется, чтобы любовница была под рукой.

Магистральная линия постановки – борьба Фигаро за свое достоинство, за свободу чувства, свободу мысли, свободу слова. Герой по-настоящему любит свою Сюзанну, в диалоге второго акта он с ней нежен и лиричен, но верить ей во всем не может: слишком натерпелся в жизни, слишком часто ему наносили удары в спину, и поэтому, не будучи посвящен в интригу с переодеванием Сюзанны и графини, Фигаро мог предположить, что его невеста все же согласилась уступить графу.

В образ своего героя Бомарше вложил всю свою ненависть к произволу, к обществу, в котором бездарности по протекции занимают высокие посты и своей бездарностью ведут страну к гибели, а вольнодумцу затыкают рот. Последний монолог Фигаро Жиленко произносит уже не от лица своего героя, а от лица автора – потому что судьба, о которой говорит Фигаро, это еще и судьба Бомарше (пусть факты не совпадают, автор знал, что важны не конкретные события, а вырастающие из них картины мира). Для Бомарше драматургия была не ремеслом, не заработком, а средством объясниться с обществом, так как другое средство, которым он владел так же непревзойденно, как и драматургией, публицистика, была запрещена. Все это он высказал в монологе Фигаро.

Через 240 лет после премьеры этот монолог звучит так же современно, как тогда, когда был написан.stolitsa.ee